— Спецслужбу?
— Вижу, что вы понимаете, о чем идет речь. Мы занимаемся вопросами обеспечения государственной безопасности. Похищение с атомной станции в Харуэле радиоактивных отходов, затем передача их с грузовика вашего мужа на вертолет, с вертолета — на корабль, привозящий их сюда, в Гамбург, является преступлением против государственной безопасности. Мне также известно, что вы приехали получить свою долю за операцию, осуществленную на прошлой неделе. Вы прогорели, Хельга, влипли по уши. Вы будете говорить?
— Зачем, если вам все известно?
— Не все. И я надеюсь, что узнаю остальное с вашей помощью. Я хочу узнать имя того, кто руководит всем делом.
— Оно мне неизвестно, уверяю вас. Герберт дал мне как — то понять, что над ним есть еще кто — то, но он не говорил кто. Я всего лишь ничтожный винтик в машине.
— Подумайте хорошенько, Хельга. Мои слова о наказании, грозящем вам и всем остальным, замешанным в деле, не были пустой угрозой. А другая сторона будет еще более безжалостной! Они не сажают в тюрьмы, они убивают. Вы уже могли в этом убедиться. Так или иначе, но ваша жизнь на волоске, Хельга. У вас остался ничтожный шанс выйти чистой. Шанс этот могу вам предоставить только я. Готов вам помочь, если вы перейдете на мою сторону.
— Но я ничего не знаю.
— Нет, знаете, и нечто весьма важное. Герберт Мюллер был убит, через него я мог бы выйти на того, кто руководит делом. Он хладнокровно ликвидировал своего помощника, чтобы тот не заговорил. Вы поддерживали связь с убитым, и вас тоже хотели убрать. Если бы я появился на пятнадцать секунд позже, вы были бы мертвы. Тот, кто нанял убийцу, имел вескую причину желать вашей смерти — он не хотел, чтобы вы выдали его. Что же такое вам известно, что делает вас опасной для него, Хельга?
— Повторяю вам, я ничего не знаю.
Она немного оправилась от пережитого, однако руку от горла не отнимала.
— Я не хочу садиться в тюрьму или умирать, — сказала она. — Если бы я хоть что — то знала, я бы, ни минуты не сомневаясь, все рассказала бы вам. Единственный человек, ради которого я согласилась участвовать в деле, был Герберт Мюллер. Остальные мне безразличны.
— Вполне возможно. Однако вы что — то знаете. Иначе вас бы оставили в покое, как вашего мужа, как остальных перевозчиков. Но эта важная деталь, возможно, просто не всплывает у вас в памяти. Хельга, давайте начнем с начала. Так как вы вошли в дело?
— Я была танцовщицей… ну, в общем, стриптизеркой, когда познакомилась с Гербертом.
— Где?
— Здесь, в Германии. Я — немка. Мои родители до сих пор живут в Гамбурге, но я рано ушла из дому. С Гербертом я познакомилась в кабаре на швейцарской границе. Мы полюбили друг друга. Однажды он сказал, что мы могли бы быстро разбогатеть, если бы я согласилась сделать кое — что. Потом мы бы поженились и начали нормальную жизнь. Я сказала «да». Я всегда говорила Герберту «да».
— И чем оказалось это «кое — что»?
— Он не сразу мне объяснил. Но я все равно согласилась. Он отправил меня в Англию. Я исполняла стриптиз в ночных кабаре в Лондоне. Там он показал мне одного клиента, приходившего довольно регулярно. Я познакомилась с ним.
— Джошуа Парнел?
— Да. Он втюрился в меня, я тоже разыгрывала большую любовь, пока он на мне не женился.
— А что Герберт?
— Герберт сам хотел этого. Он сказал, что это только на год или два, что мы за это время сорвем крупный куш, он увезет меня в Германию и мы забудем о моем липовом браке, что чем скорее я уговорю своего мужа, тем быстрее все закончится.
— Вы должны были уговорить его предоставить свой грузовик для подмены контейнеров?
— Да. Именно в тот момент Герберт мне объяснил суть дела.
— И он не сказал, кто руководит бизнесом?
— Нет, это правда. Джошуа согласился, как только узнал, сколько сможет на этом заработать. За деньги он сделает все, что угодно.
— Он встречался с Гербертом, чтобы уточнить свои обязанности?
— Нет. Он никогда не видел Герберта. Я была посредницей между ними.
— Как долго вы действуете?
— Два года. Каждые два месяца повторялась одна и та же операция. Под предлогом встречи с родителями я ездила в Гамбург, встречалась с Гербертом, и мы… Потом он давал мне деньги и новые инструкции, если в них была необходимость.
— Вы никогда не встречались ни с кем, кроме Герберта?
— Нет, никогда.
— Я не вижу логики в ваших рассуждениях. Вы говорите, что вошли в дело ради денег, чтобы начать совместную жизнь с Гербертом, но получаемые от него деньги, две тысячи фунтов, вы отдавали мужу, Парнелу. Как же так?
— Это его доля. У меня была своя. Герберт держал мои деньги у себя. Мы вместе, я и Герберт, получали в три раза больше.
— А регулярные поездки в Германию не смущали вашего мужа?
— Пока я привозила ему деньги… Он понимал, что это плата за его работу, а от кого — это ему было все равно… Кроме того, он не знал о существовании Герберта. Он вообще не ревнив. Как только мы наладили дело, я перестала играть в любовь. Он имел много девок и был доволен своей жизнью.
— А ваши родители?
— Что «мои родители»?
— Вы действительно встречались с ними, когда приезжали в Гамбург?
— Они меня не интересуют. Я даже не знаю их адреса. Раньше они жили на Лагерштрассе, но теперь дома там снесли и я не знаю, куда они переехали.
— Вы сказали — Лагерштрассе. Случайно, не в доме тридцать четыре?
— Да. А почему?..
— Просто так. Кстати, Хельга, скажите мне вашу девичью фамилию.
— Хеббель. Хельга Хеббель.