Юбер понял, что речь идет о нем. У него было ощущение, что он медленно всплывает на поверхность из густой липкой жидкости, видя над собой полоску света.
Над ним склонился белый силуэт со светящимся глазом.
— Все в порядке, — сказал силуэт.
Это был врач с лампой на лбу. Юбер закрыл глаза, удивившись, что они были открыты. Любопытно…
Пять минут… А что потом?
Он вспомнил Черкесова и очную ставку… Охранников, проводивших его в медпункт… Врача в белом халате, сделавшего ему укол… дозу четырнадцать… Он не сопротивлялся, во — первых, потому что это ничего бы не дало, а во — вторых, он был уверен, что его не отправят так легко к праотцам, не вытряся из него максимум информации…
Через пять минут от него потребуют объяснений — с обычным тактом…
В сущности, почему его усыпили? Чтобы перевезти его в другое место без лишнего риска? Вероятно, Черкесов привез его в маленьком вертолете, на котором улетел обратно.
Юбер открыл глаза. Настенные часы показывали четыре. За окнами была ночь.
Его арестовали в три часа… после этого перевезли в Турфан… Но до Турфана минимум час летного времени…
Юбер огляделся вокруг. Судя по интерьеру, он находился в медпункте. Посередине комнаты стояли два человека в темно — синих формах МВД. Все в порядке вещей.
Он хотел воспользоваться отсрочкой, чтобы подготовиться к предстоящему допросу… Как ни странно, ему не было страшно. Он попадал и в худшие переделки, из которых тем не менее ему удавалось выйти. Почему не выйти и из этой? Он будет жить до тех пор, пока они будут уверены, что он еще не все рассказал.
Следовательно, надо маневрировать в этом направлении. В этой дьявольской игре не было точных правил; дозволены все ходы. Иногда выигрывал тот, кто был хитрее, иногда более жестокий.
Юбер был лишен возможности нападать, поэтому он должен быть хитрее. А выиграть в этот раз должен самый хитрый. Во — первых, надо выиграть время. Он застонал и закрыл глаза. Слишком поздно: пять минут истекли, кроме того, они видели, что он уже проснулся.
— Встань, сволочь!
Не очень — то вежливые ребята. Схватив его за плечи, они подняли его на ноги, после чего сильным пинком он был отправлен к двери.
Это только цветочки.
Оба цербера подскочили к нему и схватили под руки.
— Пошли!
Куда? На пытку, разумеется. А может быть, и на смерть, если он допустит малейшую оплошность.
Они вышли в коридор, затем спустились по лестнице, затем снова пошли по коридору. Здание незнакомое… Это не Дворец правосудия в Турфане и не здание КГБ, где он провел одну ночь в апартаментах Черкесова после своего неудачного побега.
Какой — то длинный барак…
Они остановились перед дверью, охраняемой вооруженным постовым. Дверь открылась. Юбер приготовился ко второму действию.
— Очень рад вас видеть у нас!
Насмешливый голос… знакомый голос…
Юбер хотел повернуться, чтобы посмотреть на того, кто говорил, но в этот момент из угла на него бросилась огромная овчарка.
— Стоять, Трумэн!
Собака улеглась у ног Юбера, тяжело дыша открытой пастью, из которой капала пена. Юбер перевел дыхание и повернулся к хозяину собаки.
— Иван Данченко! — прошептал он.
Старший политрук недобро улыбнулся.
— Как называть тебя в этот раз? — спросил он. — Фрэнк Рейсл? Теодор Колуцкий?
У него прекрасная память…
Чтобы выиграть время, Юбер сказал:
— Зовите меня просто Гарри.
Данченко смотрел на него, как хищник на свою добычу.
— Разрешите мне поздравить вас, — продолжал Юбер.
Данченко невесело усмехнулся:
— Я здесь ни при чем. Все дело случая… Ты хорошо сыграл свою роль, могу поздравить!
Он провел рукой по вертикальному шраму на лбу. Собака начала ворчать, горя желанием вонзить в Юбера свои клыки, которые он еще помнил…
— Лежать, Трумэн! Место!
Собака, с ощетиненной шерстью и опущенным хвостом, нехотя поплелась в угол комнаты. Юбер заметил с улыбкой:
— Я знаю собаку, которую зовут Иосиф. Она живет в Вашингтоне в кабинете, чем — то напоминающем ваш…
Он не успел увернуться. Данченко с размаху ударил его кулаком в лицо. У Юбера из глаз посыпались искры. Таким ударом можно свалить быка… Он почувствовал во рту вкус крови.
Да, трудно было сохранять выдержку и не дразнить быка. Он с трудом выговорил:
— Я был бы не прочь помериться с вами силами, Данченко, но на равных…
Он открыл глаза. Старший политрук стоял к нему спиной. Когда он повернулся, Юбер увидел его сжатые бескровные губы, злобу в глазах. Его взгляд не предвещал ничего хорошего.
— Я знал, кто ты, еще до того, как ты вошел сюда. Мы установили твою личность по отпечаткам пальцев, которые ты оставил в Турфане.
Юбер подумал о том, что если ему удастся выкрутиться в этот раз, то придется сделать хирургическую пластическую операцию, то есть получить новые отпечатки пальцев.
Данченко закурил сигарету и продолжал:
— Такие типы, как ты, опасны, только пока их не поймаешь. Я знаю, что ты можешь быть очень смелым и дерзким, но это не мужество, а безрассудство. Ты действуешь как мальчишка, не видящий опасности… У тебя вот здесь не все дома.
Он постучал по лбу указательным пальцем.
— Возможно, — вздохнул Юбер, не желая больше ему противоречить.
Он пытался собраться с мыслями, понимая, что в скором времени ему придется отвечать на вопросы. Надо быстро решить, что он скажет и о чем умолчит.
Данченко неожиданно рявкнул:
— Теперь, гнида, шутки в сторону. Ты не выйдешь отсюда живым, но прежде ты все расскажешь… Если понадобится, мы разрежем тебя на куски, но ты заговоришь…